Эпиграф №1, песенный.

Cows, cows everywhere,
Cows, cows everywhere,
Cows, cows everywheeeeere…
Cows all around meeee!
(братья Hanson о родной Оклахоме =))

Эпиграф №2, анекдотный.

Два ковбоя в салуне.
Один: Видишь того парня в шляпе у стойки?
Второй: Они все в шляпах!
Первый: Ну, он в сапогах…
Второй: Они все в сапогах!
Первый: Он пьет виски…
Второй: Они все пьют виски!
Первый выхватывает револьвер и убивает всех, кроме одного.
Первый: Видишь того? Его я убью завтра!
(анекдот)
Альтернативный конец анекдота:
Первый выхватывает револьвер и убивает одного из людей у стойки.
Первый: Видишь того? Он спас мне жизнь.

Глава 1.

Дикий Билл.

Сначала я услышал выстрел.
Мой конь, которого я вел под уздцы, потому что бедняга потерял подкову и повредил копыто, дернулся, наступая на хромую ногу, и заржал.
- Тише, мальчик, тише! – я погладил его, успокаивая.
Я посмотрел вокруг, пытаясь понять, откуда стреляли. Но на единственной улице Магдебурга было пустынно и тихо, как и за пару минут до этого.
Большинство людей были на ярмарке в Спрингфилде, я возвращался оттуда как раз, когда мой гривастый друг попал ногой в нору со всеми вытекающими.
До кузницы было еще далеко, и я снова потянул хромого мученика за собой.
Выстрелы раздались снова, потом грохот и громкая брань. Окно над моей головой распахнулось, и в проеме показалась черноволосая лохматая голова, вытянулись длинные руки, а за ними – все гибкое, ловкое тело.
На карниз выскочил парень.
- А ну стой, щенок! – донеслось из дома.
Парень обернулся на голос, и мимо его уха просвистела пуля. Потом он оттолкнулся и полетел вниз. Я зачарованно смотрел, как он падал, вытянув руки вперед, как пловец, и вдруг приземлился… на лошадь, несущуюся во весь опор на меня!
Я и мой хромой коняга бросились в разные стороны, и они проскакали мимо нас: на белоснежной красавице верхом, как положено наезднику, сидел молодой индеец в широких белых штанах и расшитой рубахе, без седла, молотя босыми пятками по лощеным бокам лошади и понукая ее сочным звучным басом, а за ним - тот парень, выпрыгнувший из окна, задом-наперед, держась рукой за живот индейца, а другую положив на круп лошади. Я бы на его месте уже давно свалился, а он… он подмигнул мне… мамой клянусь! А потом перевел взгляд выше и показал кому-то язык. На чем-то у него во рту сверкнуло солнце, может быть, на золотом зубе, и они повернули за дом, скрывшись из вида. Вслед им пронеслась последняя пуля, звонко сплющившаяся о чугунный горшок у дома напротив, и все стихло.
Прошла едва ли минута, а мне показалось, что целая вечность. Мое сердце колотилось так, будто это я сейчас скакал во весь опор…
- Эй, пацан!
Я поднял голову и увидел мужчину в том окне, из которого выпрыгнул парень. Это был мэр Магдебурга собственной персоной.
- Чего стоишь, разинув рот? Ты их видел?
- Я… господин мэр, я…
- Ты ведь… - он прищурился, - Джо Листинг, а? Ты их видел?
- Д-да… Я Д-джо и я их видел…
- Тогда пойдем к шерифу, я поймаю этих засранцев!
- Простите, я… мне надо…
Он с шумом захлопнул окно.
- … коня подковать…
Закончил я, обращаясь к пустой улице.
***
Я не коренной американец, как, впрочем, и все белые на континенте. Коренные американцы – индейцы, да. Но, индейцы – это индейцы.
Мои предки приехали из Германии добрую сотню лет назад. Мой пра-прадед, Вольфганг Моритц, выкупил ранчо неподалеку от Джексонвилля, Иллинойс, и стал разводить лошадей. Не то, чтобы он был сведущ в этом деле, но нужда заставила… Наверное, у него ничего бы не получилось, но он нашел себе компаньона – Шэфера, который тоже был немцем и тоже ничего не смыслил в лошадях, но вместе они освоили эту науку.
Так две семьи жили бок о бок на разраставшемся ранчо, и к концу восьмидесятых обладали одним из лучших табунов в Иллинойсе.
Потом дед Густава перешел кому-то дорогу – он был человек свободолюбивый и изрядно попутешествовавший в свое время, - и его обвинили в краже лошадей. Тогда скачек проводилось мало, и был большой ажиотаж. А скаковые лошади всегда ценились на вес золота.
В том деле был замешан еще и индеец… У мистера Шэфера не было предрассудков по поводу краснокожих (Густав, похоже, унаследовал его взгляды), и встал на его защиту. По тем временам дело вообще неслыханное. Конечно, он не мог выиграть дело, и, не дожидаясь того, пока его лошадей отберут, он подарил их индейцам.
Старого мистера Шэфера объявили вне закона на территории штата. Так, его семья, и верный друг – мой дед, со своей семьей, уехали в соседний штат. Индеец оказался благодарным парнем, и всю большую семью приняли здесь, на самой границе земель белых и индейцев. Правда, за много лет индейцев мы видели нечасто. Хотя иногда дед уезжал со двора, сопровождаемый молчаливым спутником с перьями на голове, и потом возвращался через несколько дней. Мы знали, что он ездил проведать любимых лошадей. Чем он там еще занимался, было неизвестно, но индейцы его очень уважали, он возвращался с подарками.
Больше лошадьми никто из нас не занимался, даже чтобы подковать мы водили их в соседний город, в Магдебург. Когда-то у деда была своя кузница… Но те времена давно прошли. Мы стали простыми фермерами, разводили коров и если нужны были деньги, продавали молоко.
***
Подъезжая к дому на заново подкованном коне, я услышал приветственное ржание. Вот она, моя девочка, подошла и фыркает, что я еду на ком-то другом. Пришлось спрыгнуть и приласкать ее, потрепать по холке. Она была у меня красавица, моя Барбара. На всем ранчо было не сыскать лошади ладней. Конечно, Чертенок был быстрее ее, но так он был и норовистее.
А вот и Чертенок – черный, будто его выкупали в смоле. А где же его хозяин? Где мой старинный дружбан?
Густ колол дрова. Делать ему было больше нечего в самую жару! Он был в одних трусах и шляпе, топча босыми ногами опилки.
- Эй, Густ! Густ!
Он обернулся, не спеша опускать топор.
Забавный он парень. Всю жизнь жил на ранчо, и вдруг захотел стать священником! Нет, вы представляете? Густ – священник! Курам на смех! Впрочем, он мой друг, и я над ним не смеялся… в его присутствии.
- Джо? Никак вернулся! Уже солнце скоро сядет! Тебя только за смертью посылааа…
- Тшшш!!!
- Что?
Что-то он увидел в моих глазах, наверное, что заставило его заткнуться.
- Ты не представляешь, что я видел!
- Что?
- Ограбление! – сказал я страшным шепотом.
Густ вылупил глаза. Потом смахнул пот со лба и усмехнулся.
- Да ты гонишь!
- Нет, правда! Мамой клянусь! Нашего мэра ограбили…
- Мэра?
- …индейцы…
- Индейцы? - Он взял меня за грудки, тряся, как куклу, - индейцы?!!
- Ну да… Два индейца.
- Откуда ты знаешь?
Мой друг болезненно относился к теме индейцев. Он говорил, что в Библии написано, что все люди братья и все такое…
- Да сам видел!
- Сам?
- Вот этими самыми глазами!
Густ прищурился, изучая мои глаза. Мне стало не по себе. Как-то пару лет назад мне что-то попало в глаз и пришлось ехать к доктору. Так вот, он так же смотрел на мой глаз, а потом… потом…
- И что они украли?
- А… А… это… чашу украли. Ну, такую штуку, из которой раньше…
- Только одну эту вещь?
Густ задумался.
- У мэра же золотых индейских вещиц навалом! Что-то ты мне заливаешь, братец.
- Да клянусь! Я сам видел, а потом ездил с мэром к шерифу!
- А ты случаем… - он опять подошел ближе, будто принюхиваясь, - не дернул ли пивка, и не завалился ли под телегу на ярмарке? А потом телега отъехала, и тебя еще солнышком пригрело?
- Густ, - я посмотрел на него как мог выразительно, - за кого ты меня принимаешь?
Он хмыкнул, вытащил из щели между досок сарая соломинку и зажал ее зубами.
Ну да, бывало я врал и хвастался, но я же не…
- Ну и что было-то, рассказывай.
Густ сел на чурбачок, положив ногу на колено, и я сел рядом.
***
- …и шериф сказал, что этих двух индейцев ищут уже в четырех штатах…
- Не может быть! Ищут обычно головорезов, конокрадов… А что могли сделать два индейца?!
- Ну, я же тебе сказал!
- Не может этого быть! Это клевета! Белые что угодно свалят на индейцев! К тому же, ты говорил, один из них был в ковбойских штанах?
- Да, и в жилетке! Ну и что, у него все руки были в черных полосах, это индейская раскраска! Я тоже могу перья нацепить, но все равно же белым останусь! Так и он нацепил…
- Вот видишь? Белые на них ужасно влияют! Надо спасать их грешные души!
Ну вот. Я знал, что этим все кончится! Но, разве я не хотел сам…
- … их найти?
- А?
- Джо, глухарь старый! Поможешь мне их найти?
- Да! Да, конечно!
Я думал о плавных линиях в воздухе.
***
- Где это видано, чтобы за паршивого индейца давали 10 фунтов? Даже, за двух паршивых индейцев?
Мужчина сплюнул и пошел дальше, а мы скорее заняли его место, разглядывая лист бумаги, прикрепленный к щербатой стене цирюльни.
- Вот и наши заблудшие овечки, - пробормотал я.
Я узнал их на рисунке. Оба индейца вышли абсолютно одинаковыми, если не считать волос – черных и растрепанных у одного, и подозрительно светлых, заплетенных в какие-то дикие косы у второго.
- Если они индейцы, - усмехнулся Густ, - то я никогда таких индейцев не видел.
Я присмотрелся. Лицо первого я видел недолго, а второго тем более – взглянул на него мельком, когда он мчался прямо на меня. Из рисунка было понятно, что носы у них тоньше, а скулы выше, чем у местных индейцев.
- Может, они мексиканцы? – предположил я.
- Хм… - Густ взялся за подбородок, прикидывая.
Он был умнее меня, образованнее. Он умел читать и писать, тогда как я с трудом мог прочитать вывеску и поставить свою подпись.
Несколько лет назад к нам заехал миссионер. Густав имел несчастье с ним познакомиться, и так проникся идеей просвещения язычников-индейцев и мексиканцев, что уселся за книги. Мистер и миссис Шэфер поддержали его. Даже моя мать иной раз, награждая меня подзатыльником, говорила, что мне надо брать с Густа пример.
Ладно бы, если бы дело было за тем, чтобы научиться читать, но все эти обычаи, вроде обета безбрачия, казались мне очень подозрительными. Густав и так ничего не пил, даже пива, ему было легко, а вот я вряд ли бы отказался от глоточка огненной воды, хехе.
- Говоришь, они подкатывали к мэру с просьбой купить эту чашу?
- Да, он орал, что такой наглости в жизни не видел, от индейцев тем более! Они намекнули, что это их не остановит, и тогда он решил, стеречь ее. Он подозревал, что они залезут, пока все будут на ярмарке.
- А что он ее с собой-то не взял? Хотя… хотел их поймать, наверное. На приманку.
- Давай их тоже приманим, а? – я был возбужден сверх всякой меры.
- Нехорошо соблазнять их. Побуждать к греху.
***
Пока мы судили да рядили, гадая, как их найти, они нашли нас сами. Сначала мы видели их белую красавицу-лошадь около нашего пастбища. Потом я видел их самих.
Я смотрел в бинокль, лежа на одном из холмов, вниз, к старому руслу реки, где который год было сухо.
Они были так же одеты. Я назвал их про себя «Индеец» и «Ковбой».
Индеец сидел на траве и что-то вертел в руках, что-то, похожее на пистолет. А может, не вертел вовсе, а чистил. Индеец с огнестрельным оружием - это было подозрительно.
Ковбой же носился вокруг, иногда останавливаясь и махая руками. Я долго не мог понять, что он делает, а потом уткнулся в носом в землю, чтобы не смеяться громко. Кажется, он пел.
Я насмотрелся на него вдоволь – когда он протягивал руки к солнцу, или вставал, положив их на бедра, он наслаждался свободой, это было видно. Дитя природы! Я усмехался, лежа в еще не очень высокой и пока зеленой весенней траве, стирая пот со лба и прижимая бинокль к влажной коже, наблюдая за тем, что мне казалось чудом. Нет, они точно не были индейцами.
В какой-то момент Индеец бросил свое занятие, подошел к Ковбою и они стали бороться. Это было похоже на танец, может быть, даже индейский танец, но… что-то было в их движениях, когда они ловили руки друг друга, смотрели друг на друга…
Они были одного роста и одного склада. Если верить тому рисунку, то они были похожи и внешне. Из одного племени – так считал шериф. «Этих племен пруд пруди, а откуда они, там, пришли – пес знает».
Да, он горел решимостью их поймать, наш шериф. Еще бы – выпендриться перед мэром, за чьей дочерью он ухаживал, старый козел. А мне было страшно за этих ребят. Я не знаю, зачем им понадобилась чаша, и зачем они делали остальные вещи, из-за которых за ними теперь идет охота, но они явно не казались мне исчадиями ада, какими их рисовал шериф.
Когда они катались по траве, мне чудилось, что я слышу их смех. Ковбой одержал верх и сидел на Индейце, склоняясь к нему и что-то шепча. Если бы это не было глупо, я бы подумал, что они целуются.
Через некоторое время они свистнули свою лошадь, лихо вскочили на ее спину и поскакали прочь.
***
- Их надо найти, - твердил Густав, - если ты их видел, то кто угодно мог увидеть тоже, а эти рисунки везде висят! Что им здесь надо, хотел бы я знать?..
Выяснилось это скорее, чем мы думали. И результат был мягко говоря удивительным. Им нужны были мы. И еще кое-кто.
***
Это было раннее утро, но солнце уже шпарило вовсю – конец весны, больше похожий на июль.
Я вышел проведать Дохлого – не зря его так назвали, вечно с ним что-то случалось – то ногу подвернет, то вот нажрался чего-то…
Я выгнал его во двор, решив, что ему не помешает немного солнца и какой-никакой травы, но он улегся в тени от сарая и так и лежал, изредка издавая жалобное ржание.
Я почистил его стойло: поменял воду, выгреб солому, настелил свежей. Жарко было, как в аду, джинсовый комбинезон на мне весь промок, так что я спустил лямки. Рубашку я вообще не надевал – это было бы слишком.
Вынося очередное ведро, я услышал, как Дохлый тихо ржет, непонятно было, то ли ему больно, то ли что еще… Я поставил ведро, стянул рукавицы и заглянул за угол сарая.
Для начала, я увидел обтянутый кожаными штанами зад. Я встал, как вкопанный от неожиданности, и лишь тупо смотрел, как тот самый Ковбой, о котором, на пару с неразлучным приятелем, мы так много говорили с Густавом в последнее время, гладил Дохлого по морде и что-то шептал ему на ухо. Дохлый будто согласно кивал и продолжал ржать. Ковбой провел рукой по спине коня, и тот повалился на бок, открывая живот. Это показалось мне таким диким, что я крикнул:
- Эй! Что ты делаешь с конем?
Он обернулся.
Глаза у него были огромные, черные, но в них не было ни капли страха, только любопытство.
- Лечу, - сказал он.
- Да ты что! Ветеринар, а?
Я приблизился к нему на пару шагов, но, увидев, как он передвигался, понял, что еще один шаг – и он задаст стрекача.
Парень фыркнул, совсем как лошадь, заставив верхнюю губу трепетать.
- Сам такой! – сказал он. Мне понравился его голос – низкий, но с приятными нотками, совсем не грубый. Как замшевой перчаткой по лошадиному боку. Может быть, у него и был какой-то акцент, но я понимал его прекрасно.
Я усмехнулся.
- Если не ветеринар, тогда отойди и не мучай скотину!
Он поднял брови.
- Я тебя не звал, и ты со мной не говори, - сказал он и отвернулся. Он что-то приговаривал на неизвестном мне языке, индейском наречии, наверное, обращаясь к коню. Потом он дал ему веточку из кучки, лежавшей рядом с ним, и Дохлый слизнул ее, слюнявя и руку тоже. Ковбой засмеялся, продолжая приговаривать.
Я чувствовал себя очень странно. С одной стороны, я нервничал – какой-то чужак заявляет, что лечит нашего коня, с другой стороны – во мне была странная уверенность, что он не врет, и что он действительно может. А может быть, это всего лишь рассуждения шерифа о том, что дьявол вселился в «этих индейцев», крутились у меня в голове и помогали поверить, что с этими парнями что-то не так.
А ведь я правда это чувствовал. Странную тягу к незнакомому человеку с этими смешливыми глазами и дерзким ртом, красивым голосом и звонким смехом.
Поэтому, пока он делал то, что делал с Дохлым, я просто стоял и разглядывал его.
Он был ко мне в профиль. Его длинные черные волосы падали вниз блестящими прядями, открывая загорелую шею и плечи – на нем снова была жилетка, другая на этот раз – холщовая, а не кожаная, с ремешком сзади, на пояснице. А штаны те же – коричневая кожа, толстая, скрывающая то, какой он, наверное, на самом деле худой. Я думал так, потому, что руки, которые он вытягивал, поглаживая Дохлого, были тонкие. «Таких, как котят, топить надо», вспомнил я присказку нашего старого конюха, который гонял своих помощников, двух тощих мальчишек, почем зря. Но его руки были не совсем такими. Они были тонкими, да, но казались сильными, как шелковая веревка – тонкая, но прочнее толстой, рыхлой джутовой.
И они были расписаны черными узорами. Я не мог понять, что нарисовано на его руках. Какой-то орнамент – завитки, крапинки, круги… На тонких, невероятно тонких – я с трудом верил, что такие могут быть у парня, запястьях у него были браслеты: на одном - широкие металлические, тоже все расписанные, из металла, подозрительно похожего на золото, а на другом - плетеные, как дочери молочника из Спрингфилда любили плести. Они и мне таких наплели, только я что – девчонка, браслеты носить? Но я взял пару, чтобы их не обижать. У него таких было несколько – разноцветных и однотонных, белых, которые красиво оттеняли загар.
- Что, привидение увидел? – спросил он меня вдруг. Я встретился с ним глазами, и на этой жаре мне стало еще жарче. Я чувствовал, как пот собирался на моих груди и спине, и скатывался вниз, щекоча горячую кожу.
- Слушай, - начал я, немного придя в себя, - если ты сейчас не уберешься, я пойду за ружьем!
Он засмеялся.
- За ружьеееем! А так ты со мной не справишься, да?
Он сидел на вытоптанной траве двора, опираясь на руки и поджав под себя ноги – секунда, и вскочит. Поза заставляла его вытянуться, и задравшаяся жилетка открывала живот, плоский и загорелый, на нем едва ли виднелись бугорки мышц. Может быть, если он бы напрягся… Что за мысли у меня?
- Нет, ты прав. Проваливай, или я…
- А что ты такой неприветливый?
- А что ты в дверь не постучал? – спросил я.
Парень улыбался.
- Мне не рады в этом городе и в его окрестностях тоже!
Я покивал.
- Да, да, я видел. Вы обокрали мэра. Ты и твой дружбан!
- Ой, ты меня помнишь!
Он уселся на задницу и сложил руки под подбородком, откровенно издеваясь. А я не мог сердиться. Хотел – и не мог.
- Еще бы, забудешь вас! – проворчал я.
Парень разглядывал меня с любопытством, так, как я его несколько минут назад. Под его взглядом я остро ощутил каждый сантиметр мокрой от пота джинсы на горячей зудящей коже, каждую соломинку в растрепанных волосах и красные щеки. Мне не нужно было смотреться в зеркало, чтобы знать, что они горели.
- Мы просили его продать нам ту вещь, - сказал он, - а он сказал, что мы грязные индейцы, и чтобы мы убирались… И вытащил пистолет.
- А вы не индейцы?
- Не твое дело! – он вздернул подбородок, - а если и так, что с того? Надо орать и стрелять, да? Индейцы – воры и идиоты, да?
- Вовсе нет, - я судорожно припоминал все, что Густ говорил по этому поводу, и жалел, что его не было тогда рядом, - индейцы тоже люди…
Он снова фыркнул. Совсем по-другому.
- Тоже люди, - передразнил он, - а некоторые люди – тоже свиньи!
- Как шериф Меллоун, - я вспомнил, - он всегда хрюкает, когда видит Лизу – мэрову дочку!
Секунду он смотрел на меня без выражения, а потом рассмеялся. Я улыбался тоже.
- Знаешь, мне все равно, что вы там украли, не у меня же… - здесь он, слушая меня, усмехнулся, подняв уголок губ в одном из своих излюбленных жестов, как мне предстояло узнать, - мне не хотелось бы, чтобы вы попали в лапы к шерифу…
- Да? Хочешь сам нас повесить?
- Вот еще! Я же говорю… Послушай , я вообще не мастер, это мой друг хотел сказать, я… эээ…
Он склонил голову на бок, слушая. Солнце страшно пекло, и я понятия не имел, что сказать, я лишь смотрел в его внимательные глаза, и мне не хотелось, чтобы это кончалось. Я даже не моргал.
- Твой друг, - он потеребил пуговицу на жилетке, - он проповедник, да?
- Ну, он хочет стать. А откуда ты знаешь?
Снова смешок.
- Многие ходят в церковь, но не многие там задерживаются.
- Ты за нами следишь?
- Не за вами, - он дерзко вскинул бровь, - за ним.
- Что же вам потребовалось от моего друга? Четки?
- Ха-ха! – сказал он, - нет. Мне бы хотелось с ним поговорить.
- А если не удастся уговорить, тогда спереть?
- Пошшел ты! – он показал мне средний палец, перед этим сунув его в рот и со смачным хлопком вытащив оттуда.
- Обычаи у вас, неиндейцев, - усмехнулся я.
- Не твое дело.
- Ты находишься на моей земле и говоришь о моем друге.
Он вылупил глаза.
- Это угроза, что ль? Или мораль читаешь?
Его словарный запас меня восхищал все больше. Он точно не был индейцем. Может, жил с ними, вот его приятель оттуда..
- Я не знаю, - честно сказал я, - я не знаю, что с тобой делать.
- Представь, что меня здесь нет – это сгодится.
- Не могу, - что-то затрепыхалось в моем животе, и я понизил голос, - ты мне слишком часто встречаешься!
Он сложил губы трубочкой, втягивая воздух.
- Надо же! А ты поменьше любопытствуй, а то нос прищемишь!
Он встал, отряхивая брюки от приставших травинок.
- Скажи, в чем дело – я передам Густу.
Он поманил меня рукой и я подошел, ругая себя за нерешительность. От него пахло какой-то пряностью так приятно, что я сам потянулся к нему, когда он приставил руку ко рту, будто делился секретом. Я приготовился слушать.
- Скажи ему… скажи ему, что у него очень любопытный друг! – говоря, он наклонялся ко мне и последние слова прошептал мне в ухо. По моей спине пошли приятные мурашки, одновременно с поднимающимся гневом, когда я почувствовал его тонкие цепкие пальцы на своем носу.
- Слушай, ты…
Но он уже был в метре от меня.
- Меня зовут Билл. И я не буду тебя слушать!
Он еще раз показал мне средний палец и был таков.
Я проследил, как он добежал до забора, перемахнул через него, оттолкнувшись одной рукой, и помчался дальше. Где-то на полпути до леса его перехватил Индеец, хватая за руку и помогая запрыгнуть на лошадь. Они посмотрели в мою сторону и снова умчались прочь.
***
- Интересно, чего же они от меня хотят… - Густ сидел в кресле-качалке на веранде, а я стоял опершись на перила и курил, наблюдая за садящимся солнцем. Я обернулся к нему. Он держал на коленях Библию, зажимая пальцем место, где остановился.
- Я думаю, они еще к нам придут, - хмыкнул я. – Надо только быть начеку.
- Да уж, - Густ обнаружил зеленый след от травы на своем локте и стал стирать, периодически облизывая палец. – Что бы они ни затеяли, они настырные.
- Ты думаешь, они что-то задумали?
- Да… - Густ рассеяно смотрел в темнеющее небо. – Если вычесть шутки и шалости, то их поступки что-то связывает. Они украли несколько предметов – в основном – старинные вещи, сделанные индейцами. Разгромили бар в Арканзасе. Написали на белом крупе лошади того парня, который слывет лучшим охотником на бизонов там же, непристойное выражение какой-то черной краской, которая не смывается, - Густав еле заметно усмехнулся. Он был против отстрела бизонов – говорил, что это бессмысленно, нельзя убивать живых существ, если только они не угрожают твоей жизни… И что это все равно плохо. «А как же мухи?» спрашивал я. «Мухи – всего лишь хотят есть, как и ты». «Но не меня!» «Вот, - говорил Густав, - вы боретесь за выживание!». Ненавижу его проповеди!
Я сел рядом с ним на пол, слушая.
- Я думаю, - продолжал мой друг, - что они ищут что-то… Я завтра утром никуда не пойду. Если они нанесут мне визит, хочу, чтобы ты был со мной.
Вот так просто он может сказать, что ему нужна моя помощь! А когда я его зову, он говорит, что я девчонка!
- Дохлому правда стало лучше, - сказал я.
- Да. Это интересно. Наверное, он знает какие-то индейские приемы… Ладно, - Густав встал, потягиваясь, с его колен упала изжеванная травинка, - я пошел спать.
Я пожелал ему спокойной ночи, а сам занял его место. На западе, куда открывался вид с веранды, небо было все еще светлое, нежно-голубое, расчерченное фиолетовыми и розовыми полосками… Золотые штрихи проглядывали то тут, то там… И на этот уголок наползала чернильная синева.
Я качался, глядя вдаль, туда, где чернел силуэт холма, и мне чудилось, что за мной наблюдает кто-то… Чьи-то внимательные раскосые глаза… Черные, как наступающая ночь. Я поежился.
Это был всего лишь вечерний холод… Я ведь был в одной рубашке…
Пора было идти… Пора…
Я встал, но еще некоторое время всматривался в темноту. Они были где-то там. Я тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли, и ощупью пробрался в дом.
***
То утро было первым летним утром, и, как в доказательство, что лето действительно пришло, оно выдалось ужасно жарким.
К девяти часам, когда мы подоили и выгнали коров, позавтракали, проверили лошадей, починили оглобли и натаскали в кухню воды, пекло уже совсем невыносимо. Я боялся, что к полудню просто испарюсь…
Я старался держаться поближе к тому месту, откуда Билл пришел в прошлый раз. Я складывал оставшееся с зимы сено в сарае, слушая, как Густ напевал вполголоса псалмы на крыше – он заделывал дыру, заменяя гнилую солому новой.
Наглотавшись сенной трухи вдоволь, я вышел во двор, откашливаясь и отряхивая джинсы. Я бы давно их снял, но сено кололось ужасно… Оно нападало за вырез на комбинезоне, и все тело страшно чесалось. Я подумал о том, что надо бы искупаться перед обедом, а потом меня свалили с ног и я пребольно стукнулся спиной об утоптанную землю… Кто-то держал мои руки, но я не спешил вырываться, ожидая, пока утихнет боль… Пальцы были длинные, гладкие, цепкие, я чувствовал металл колец… Я начинал догадываться, кто это.
Когда я открыл зажмуренные от боли глаза, то уставился прямиком в те самые, темно-карие, бархатные и хитрющие. Билл сидел на мне верхом, прижимая мои руки, заведенные за голову, к земле. Ощущение было нереальным. Он был легким, не тяжелее собаки, но меня прижимал к земле один его взгляд… Он улыбался, завораживая меня так, что я даже перестал чувствовать нытье в ушибленных костях, камешки, выступающие из земли и впивающиеся в спину, я чувствовал только его гибкое тело на мне, его взгляд, устремленный будто в самую душу, и его еле слышное дыхание… От испуга и неожиданности я сам дышал тяжело, и он зажмурился, не переставая улыбаться, когда выдыхаемый мной воздух достиг его глаз. Он зажмурился, и я будто пришел в себя немного, будто… успокоился. Но, когда он снова открыл глаза, покой никуда не делся. Я почувствовал, как мои мускулы расслабляются и тело обмякает под ним. Все, кроме одной части, до боли твердо упирающейся в его гладкий живот.
Билл поерзал на мне и хихикнул.
- Рад меня видеть, а? Джо?
Я почувствовал, как у меня загорелись щеки. Черт, да что он себе позволяет?
Я попытался его скинуть, но он крепче прижал мои руки, а коленом надавил точнехонько между ног.
- Тише ты, дикий мустанг! Ты думаешь, я один тут, такой смелый?
Прямо мои мысли прочитал.
- Твой дружок рядом, да? – спросил я.
- А то! – он прищурил один глаз, улыбаясь. Его зубы были такими белыми, что мне стало немного жутко. И в то же время, они притягивали… Он снова склонился ко мне, чуть ли не прижимая свой лоб к моему… Я не мог оторвать своего взгляда от его, но краем глаза отмечал пушистые, дерзко вскинутые брови, странно светлые при его черных волосах, в правую было вдето маленькое колечко черного металла, тонкий нос и узкие ноздри. А под ними губы – тонкие, но достаточно сочные, чтобы мой рот наполнился слюной при виде их дразнящего изгиба. Изгиба улыбки. Его волосы щекотали мои щеки. От них… от него снова пахло чем-то приятным. Какими-то цветами или травами… - Он отличный стрелок, - прошептал Билл, и теперь я чувствовал его дыхание на своей разгоряченной коже… - как только я с тебя встану, ты окажешься чудесной мишенью!
Мишенью. Мишенью? А где же… но…
- А ты думаешь, - начал я, - что я тут тоже один?
Он выслушал меня с улыбкой (он вообще когда-нибудь прекращает улыбаться?!) и склонился к моему уху снова.
- Если ты имеешь в виду своего набожного приятеля, то он ушел в дом…
О нет! И опять я наедине с этим чертовым Биллом!
- Черт… - выругался я. Он усмехнулся.
- Мне нужен именно он, - напомнил Билл, - поэтому…
И тут я отвлекся. Если ему нужен был Густ, то зачем он дожидался, пока тот уйдет в дом? И зачем он меня свалил вообще?
- Хотел поздороваться, - прошептал Билл, снова склоняясь ближе, - чтобы ты не считал меня невежливым больше! – он хихикнул. От этого звука все у меня внутри приятно екало и сжималось… Ну, не все. Кое-что только увеличивалось в размерах и твердело… - И ты не считаешь ведь, да? – продолжал он. У меня уже затекли руки, но я готов был еще потерпеть, только бы он не вставал… Но у него были свои планы, как, я потом имел возможность убедиться, и всегда.
Еще несколько благословенных секунд он смотрел на меня, внимательно, пристально, почти… ласково? А потом освободил мои руки, встал на колени и поднялся на ноги. Он потянулся, вытягивая свое длинное гибкое тело, и усмехнулся, ловя мой жадный взгляд. Я снова покраснел. Я даже начал на себя сердиться. Какой-то малец помял мне кости, а я еще тут валяюсь!
Билл наклонился, подавая мне руку, и вся злость испарилась. Ну как у него это получается?
Пока я поднимался, держась за его руку – не то, чтобы мне нужна была помощь, но мне хотелось сжать его пальцы, - и отряхивался, из дома вышел Густ и встал, подбоченясь. Я вздохнул с облегчением.
- Смотри-ка, у нас гости! – сказал Густ, почесывая подбородок.
Билл вежливо поклонился, при этом продолжая смотреть на Густа. Я представил себе этот дерзкий смешливый взгляд и надеялся, что Густав не поддастся. Я уловил какое-то изменение за спиной Билла и оторопел… Рядом с ним стоял его друг, а я даже не заметил, как он подошел! Густ, похоже, тоже прошляпил появление нашего второго гостя, но не подал виду. Если бы я не знал его так хорошо, то и не подумал бы, что он растерялся. А он растерялся. Полез в карман за тонко очиненной деревяшкой и сунул в рот. Он всегда что-нибудь грызет, но так - только когда надо собраться с мыслями.
Густ посмотрел на вновь прибывшего, скользнул взглядом по повязке на торчащих в разные стороны жгутах светлых волос, полотняной индейской рубахе неимоверной ширины, видимо сравнивая мое описание, отметил величину закинутого на спину лука, а потом перевел взгляд на Билла. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, а потом Билл сделал шаг ближе и протянул руку.
- Билл, - сказал он, пока Густав подходил к нему.
- Густав, - ответил мой друг, и узкая загорелая рука Билла исчезла в широкой лапе Густа, с тыльной стороны покрытой красноватой, обожженной солнцем кожей.
Размыкая руки они улыбнулись друг другу. У меня в груди что-то кольнуло. Зависть, наверное.
- Том! – представил Билл, показав рукой на своего друга.
Том подошел, бесшумно ступая по земле. Он был в мокасинах. Может быть потому он так тихо ходил, подумал я. Я был таким наивным! Том ходил бы тихо, даже если на его щиколотки одеть звенящие браслеты. Билл тоже умел тихо ходить, но обычно считал ниже своего достоинства красться.
Том вытянул руку, такую же загорелую и тонкую, как у Билла, кажущуюся еще тоньше и чернее из-за широкого светлого рукава рубахи, и пожал руку Густа. Со мной, похоже, никто не собирался здороваться. Но тут Билл обернулся ко мне с хитрой усмешкой.
- Я с Джо уже знаком, - сказал он, - а вот Том нет.
Том подошел и ко мне и пожал мою руку тоже. Я чувствовал себя полным идиотом, сжимая такие же тонкие, но странно сильные пальцы, как у Билла, и глядя на такую же хитрую усмешку. Что-то здесь было не так.
- Итак, джентльмены, - начал Густав, когда Том вернулся на место рядом с Биллом, он походил на его тень, белую тень, - прежде чем вы расскажете мне, с чем пожаловали, я приглашаю вас выпить лимонаду.
Он показал на дверь, ведущую в дом.
- А молоко есть? – спросил Билл.
***
Вот так, полчаса спустя, я обнаружил себя идущим из погреба с бидоном молока. Я смог снова соображать ясно только на обратном пути.
Я боялся, что они начнут обсуждать дела в мое отсутствие. Густ мне все равно скажет, но будет обидно. Хотя, я сам вызвался.
Сжимая холодный жестяной бидон в руках, я бессознательно жалел, что Билл не попросил парного. Мне хотелось увидеть усы.
Я остановился. Джо, ты совсем ку-ку?
Я подумал еще раз про белые усы над тонкой верхней губой, может быть, быстрый язычок, слизывающий молоко…
Нет, пожалуй, далеко не ку-ку. Вовсе нет.
***
В гостиной, где расположились наши гости, было прохладно и темно – дневной свет не мог пробраться далеко в большую комнату.
Билл и Том расположились на поставленных рядом стульях, они соприкасались коленями и Билл чуть склонился в сторону Тома. Было в этом что-то защитное, покровительственное. К ноге Тома был прислонен его громадный лук и колчан валялся рядом. Здесь, в доме, стрелы были бесполезны.
Я поставил бидон на стол, чувствуя на себе две пары изучающих глаз. Я что, их боюсь? Я сел рядом с Густом.
Пока они пили молоко, я обалдело их рассматривал. Что-то в этих парнях казалось мне странным, но я не мог понять, что.
Наконец, Билл опустил стакан и облизал губы. Я получил свое шоу и без парного молока. У него во рту что-то блеснуло, снова.
- Мы пришли к вам с предложением, - начал Билл. Том важно кивнул. Я еле удержался, чтобы не прыснуть.
- Я слушаю вас, - сказал Густав. Он положил ногу на колено и потирал исцарапанную соломой кожу.
- Для начала поговорим о твоем коне.
Они что, собираются спереть Чертенка?!
Я, было, начал возмущаться, но Густ посмотрел на меня строго.
- Мы говорим, Джо, - сказал он. Как будто я не знаю! Я фыркнул, сердито передернув плечами. – Так что там с моим конем?
- Его зовут Чертенок, да? – спросил Билл. Густав кивнул и парни переглянулись, смеясь. Густав и бровью не повел. – Здорово! – продолжал Билл. – Ты знаешь его родословную?
- Вообще-то нет… - сказал Густав.
- Это арабский скакун, - сказал Билл.
- Ну, - сказал Густав, - я подозревал. Но чистоту проверить не могу, я не специалист.
- Ну, мы тоже, но бегает он замечательно.
Густ коротко взглянул на меня. Я кипел от злости. Эти парни следили за нами много дней!
- Да, мне нравится, как он бегает.
- Никогда не пробовал выставить его?
Густ молчал несколько секунд.
- На скачках?
- Да.
Билл смотрел не отрываясь на моего друга, Том тоже на него смотрел. Я подумал, что Билл гипнотизирует Густа, как меня. Только я хотел сказать ему об этом, или хотя бы окликнуть, как Том поймал мой взгляд и я потерял дар речи. Да, будто язык приклеился к небу…
- Он… - начал Густ, - он не так много умеет. В любом случае, я хочу знать, какое это имеет отношение к причине вашего визита и вообще, какова она, в конце-концов! – Густ хмыкнул.
- Нам нужно выиграть главный приз на скачках в Детройте, - сказал Билл.
- А как же ваша лошадь? – спросил Густ.
- Ее зовут Ангел, кстати, - сказал Билл с улыбкой, и нам стала ясна их реакция при имени Чертенка. Потом уголки губ Билла опустились, - ее слишком хорошо знают…
- Вы ее украли? – спросил Густав.
- Нет, - сказал Билл, - мы крали на ней.

Чертенок.
- Вы получите деньги, а мы – чашу, и будем дальше заниматься своими делами, - сказал Билл. Его улыбка освещала комнату холодным искрящимся светом. С одной стороны, мне было не по себе, а с другой – так заманчиво…
- Ты знаешь, Билл, - начал Густав, - деньги меня не сильно интересуют.
- Я подозревал, - сказал Билл после паузы, - хочешь потренироваться и наставить нас на путь истинный?
Что-то мне подсказывало, что они слышали часть наших разговоров о них. Или просто наши разговоры.
- Как минимум, я хочу знать, зачем вы крали вещи?
- Ооо, - сказали Билл и Том в один голос, переглянулись, и прыснули. Этот возглас был первым словом Тома, сказанным за все время, что он провел в нашем обществе. Я предположил, что он не говорил на английском, хотя понимал.
- Это ты в самую точку попал, - сказал Билл, - в самое сердце!
Он схватился за грудь и сделал вид, что умирает от огнестрельной раны. Я усмехнулся.
- Ты не считаешь нас ворами, да? – спросил Билл, с любопытством ожидая ответа.
- Я бы не стал разговаривать с людьми, так не уважающими других людей, - сказал Густав. Меня охватила гордость за его убеждения… хотя, я и не перестал считать их глупыми. – Вы ведь вернете все, так?
- Именно это мы и сделаем, - сказал Том. Голос у него был чуть ниже, но такой же приятный. И – я его тоже прекрасно понимал.
- Мы все вернем, - Билл наклонился вперед, - тем, кому эти вещи действительно принадлежат! – он поднял и опустил брови, подчеркивая свои слова, черное кольцо тускло сверкнуло на правой.
- Вы вернете их индейцам? – спросил Густав.
Билл кивнул.
- Но почему тогда вы не взяли все?
- Мы взяли самое важное.
- Ааа, - протянул Густав, - эти чаши – какие-то реликвии, да?
- Можно и так сказать, - Билл пожал плечами и переглянулся с другом. – Ну так что, одолжишь нам Чертенка?
Густав помолчал немного.
- Мне совсем не жалко, - сказал он, - более того, мне интересно, что может Чертенок. Только, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне больше. Мне бы хотелось помочь.
Улыбка в первый раз так надолго покинула лицо Билла. Он стал серьезным, сосредоточенным и даже строгим. В нем, в чертах его лица, во внезапно сменившемся оттенке блеска в глазах, в плотно сомкнутых губах, замерших на коленях руках и всей его позе проявилось вдруг что-то древнее, будто суровые черты каменного индейского идола проступили сквозь худое мальчишеское лицо. Мурашки пошли по моей спине и я передернул плечами.
- Мне кажется, ты можешь, - тихо сказал Билл. Из его голоса исчезла певучесть, и он стал монотонным. – Только это может изменить тебя настолько, что ты себя не узнаешь…
Густав смотрел на него в упор, заворожено, не отрываясь. Это был не транс кролика перед змеей, это была искренняя заинтересованность и даже какое-то благоговение.
- Ты ведь хочешь просвещать, святой отец, - продолжал Билл этим странным голосом, и теперь он больше напоминал мне псалм, читаемый священником. Или Густом. – Ты хочешь нести свет, спасать души… Вести их за собой… Только сначала, - Билл понизил голос до шепота, - узнай, куда ты собираешься их вести… Не угоди в болото!
На последних словах Билл расширил и снова сузил глаза, обведенные черным и продолжающие лить свой странный свет в полумраке.
Билл откинулся на спинку стула и расслабился, Том рядом сделал то же самое. Густав моргнул и потер виски руками. Я обнаружил, что вытягивал шею все это время, и она затекла. А в комнате вдруг стало светлее, и глаза Билла больше не светились, только смотрели из-под длинных ресниц чуть устало.
- Да, я хочу, - сказал Густав, - и я хочу знать, что ты знаешь. Это ведь не все?
Билл покачал головой.
- Хорошо. Когда ты начнешь заниматься с Чертенком?
- Сегодня, если ты не против, - Билл улыбнулся, и вот уже и следа не осталось от той захватывающей дух древней силы, отразившейся в его чертах и так напугавшей меня… Я начал думать, что мне померещилось.
- А можно посмотреть? – спросил Густав.
- Конечно! – сказали парни в один голос, переглянулись и прыснули.
***
Билл оказался ловким наездником. Я уже видел его мастерство, когда он прыгнул на круп Ангела задом наперед и не свалился, а теперь он показал все, на что был способен. Правда, я был уверен, что пару трюков он спрятал… не в рукаве – их у него не было, но где-то уж точно.
Я уже говорил, что Чертенок был норовист. Да, он был непрост.
Как-то раз, года три назад, мы выбрались далеко в прерии, я, Густ, мистер Шэфер и его зять, муж Франциски, старшей сестры Густава.
Мы проведали старых знакомых дедушки Густава. Я впервые тогда увидел индейское поселение вблизи. Мы провели у них полдня, а после отправились домой.
На нашем пути часто встречались дикие лошади, и индейские табуны тоже. Но (мы, наверное, проехали чуть ли не весь будущий штат поперек) мы видели и европейских лошадей.
Возможно, мы поняли, что лошади были краденые, именно потому, что они были очень породистыми, все как одна. Мистер Шэфер присвистнул бы, если бы мы не прятались, а свояк Густа все ж таки присвистнул, за что был награжден крепким подзатыльником. На укромном пастбище между холмами лошадей пасли два мексиканца. У них были ружья. Всего лошадей было десятка два.
Я помню, как прижимался к сухой жесткой земле с редкой травой, смотря во все глаза. Мистер Шэфер смотрел в бинокль и мне тоже очень хотелось посмотреть, но я понимал, что сейчас не время просить. А лошади были слишком далеко, людей мы вообще не могли разглядеть – обо всем нам сообщал мистер Шэфер… И вдруг он выругался и вскочил на ноги.
- Быстро, ребята! По коням!
- Нас засекли? Пап?
- Нет, - сказал мистер Шэфер, - их засекли!
Мы поскакали обратно, откуда приехали, но в спешке как-то незаметно повернули, и нам наперерез помчались чудесные лошади… Послышались выстрелы, брань, сквозь цокот копыт донесся рык мистера Шэфера «На землю!». Я спрыгнул и прикрыл голову руками, молясь, чтобы ни моя Барбара, ни другая лошадь, не наступили на меня. Рядом лежал Густав, пыльный и грязный, такой же как я, и такой же, как я, возбужденный.
- Их накрыли! – сказал он.
- Что, прямо вот сейчас?
Он кивнул.
Ну и везунчики же мы на неприятности, подумал я. Ехали, ехали, чтобы стать свидетелями облавы.
Выстрелы стали тише, а конское ржание нет. Кто-то потянул меня за локоть. Это был Джек, муж Франциски.
- Вставайте, бежим!
- Куда?!
Мы побежали за ним к ближайшей роще, но до нее было очень далеко. По всей равнине разбежались напуганные лошади, краденые и наши, и где-то вдали виднелись силуэты верховых, которые скакали и стреляли…
Мы добрались до деревьев и сели на землю.
- Нам бы подальше отсюда, - проскулил Джек, - но все лошади как очумели!
- Давай кликнем наших! – предложил я.
Мы начали свистеть, не надеясь на успех. Более того, Густав говорил, что мы привлечем к себе внимание. Он был белый как мел, на его лице отчетливо проступали полоски грязи на фоне бледной кожи. Мистера Шэфера нигде не было видно.
- Куда папа делся? – спросил он, наконец. Изо всех наших лошадей к нам подошли моя Барби и Гордый Джека. Они перетаптывались с ноги на ногу и пряли ушами, беспокойно раздувая ноздри и фыркая. Я стал гладить свою лошадь, чтобы успокоить.
- Я не знаю, - Джек был растерян, - он сказал отвести вас сюда и ускакал…
Густав плотно сжал губы.
- Поймал! – послышалось вдруг откуда-то из кустов, и нам навстречу вышел один из мексиканцев. Я не помню, во что он был одет, зато помню ружье, которое он держал в руках. Мы попятились от него. – Стоять! – скомандовал он. И тут случилось невероятное – прискакал красивый черный конь и стал кружить вокруг нас. Мексиканец отвлекся, следя за его передвижениями, и мы все разом дернули от него. Послышался выстрел. Потом закричал Густав. Я обернулся, в ужасе, боясь увидеть самое страшное… Но Густав был цел. Он бежал обратно.
- Густ! – крикнул я, - что ты делаешь?!
- Он его убьет! – крикнул он на бегу. Проклиная своего странного друга, я побежал за ним.
Под редкими деревьями, где мы сидели несколько минут назад, был поединок. Мексиканец стоял, вытаращив глаза и прижимая к себе ружье. Я сомневался, что он успел его перезарядить, иначе давно выстрелил бы. А напротив него стоял красавец-конь, бил копытом землю и яростно фыркал. Когда мы подбежали ближе, мексиканец перевел ружье на нас, но конь сделал к нему шаг и он снова нацелил его на великолепную, будто литую черную голову. Потом снова на нас.
- Стреляю! – крикнул он.
- Ага, - пробормотал Густав, - стреляй, скотина!
Он кинулся на человека с ружьем, и конь прыгнул к ним тоже. Это казалось невероятным, я встал как вкопанный, глядя, как мой друг, пятнадцати лет от роду и немного пухловатый, чего всегда стеснялся, пытался положить на лопатки здорового, пусть и худого оборванца. Я бросился на помощь… Точку в поединке поставил конь, приложив врага задним копытом. Мексиканец рухнул как подкошенный, на Густа. Я вытащил его из-под бесчувственной туши.
- Что на тебя нашло, а? – спросил я его, пока он разминал убитую при падении спину. Густав промолчал, глядя на коня. Тот стоял в сторонке вполне мирно, но не щипал траву, а смотрел на моего друга в ответ.
- Спасибо, - сказал Густав. Коню? Он сказал это коню?
Тот подошел ближе и тихо заржал. Густав протянул руку. Я боялся, что конь выкинет какой-нибудь фортель, но он позволил себя погладить.
Я вспомнил о Барбаре и снова свистнул. Барбара прискакала не одна – с ней были мистер Шэфер и Джек.
- Вот вы где! – сказал мистер Шэфер, - а что… а где…
Он посмотрел на тело мексиканца и спрыгнул на землю. Пощупал шею в поисках пульса и поднялся на ноги, бессознательно вытирая руку об рубашку.
- Живой? – спросил я.
- Живой. Но что произошло?
- Он нам угрожал, - сказал Густав, - а потом хотел убить коня. Но он дал ему копытом.
- Это из тех коней… - пробормотал мистер Шэфер и оглянулся в ту сторону, откуда прискакал.
- А что там случилось? – спросил Густав.
Мистер Шэфер неопределенно мотнул головой.
- Это не наше дело и мы забудем обо всем. Поехали домой… Где твоя лошадь?
- Я не знаю, - сказал Густав.
Некоторое время мы звали ее, расселись по лошадям (Густав сел ко мне за спину), объехали часть пастбища, но лошадей вообще нигде не было видно.
- Черт, - выругался мистер Шэфер, - неужели они загнали ее вместе с теми?
- В спешке, наверное! – сказал Джек.
Даже спиной я почувствовал, как Густав расстроился. У него была отличная лошадь, которую подарил ему отец, и он очень ее ценил.
Глядя на мрачные лица мистера Шэфера и Джека было ясно, что ни о каком возвращении к неведомым людям, устроившим облаву на похитителей лошадей, не было и речи.
- Они ведь наши друзья, - начал Джек, - они знали дедуш…
Мистер Шэфер прервал его властным взмахом руки.
- Некоторые вещи не предназначены даже для глаз друзей.
Густав вздохнул, вцепляясь в мои бока сильнее. И тут мы услышали ржание. Нас догнал тот черный конь.
- А вот этого они оставили! – усмехнулся Джек.
- Они необъезженные, - сказал мистер Шэфер, когда Густав спрыгнул и пошел к коню.
Густав не ответил. Минуту он смотрел на черного красавца, а потом обошел его медленно, ведя рукой по гладкому боку. Конь стоял спокойно.
- Как они могли загнать чужую лошадь, - сказал Густав, - если она была под седлом?
- О, - сказал Джек, - ты не знаешь, что там было! Они бы и зебру загнали! – он стал смеяться, но умолк под строгим взглядом мистера Шэфера.
- Дружок, - сказал Густав, - я на тебя не залезу без стремени, не-а!
И тут случилось нечто, отчего мои волосы зашевелились, приподнимая шляпу. Джек восхищенно ахнул, а черты мистера Шэфера потеряли резкость. Черный конь опустился на колени и лег.
- А вешу я немало! – продолжал Густав, осторожно садясь к нему на спину. Конь снова заржал и поднялся со своим ездоком, взявшимся за роскошную гриву для поддержки.
- Охренеть! – вырвалось у Джека. Мистер Шэфер отвесил ему подзатыльник.
- Ну что, - сказал Густав, мягко пиная сапогами бока коня, - поехали домой!
***
Вот такая невероятная история привела к нам Чертенка. Мы поклялись обо всем молчать, а Чертенка некоторое время прятали. Но его никто не искал. Густав все еще боялся, что его узнают, но он ездил на нем в Магдебург и в Спрингфилд и все было спокойно.
Он сказал о своих опасениях Биллу, умолчав о причине их возникновения. Билл рассмеялся.
- Что, тоже краденый? – спросил он, гладя Чертенка по носу.
- Выменянный, - невозмутимо ответил Густав, - у того, кто его украл. Так что…
Билл задумался, склонив голову на бок и изучая коня. Он ощупал его с ног до головы, потом отошел на несколько шагов и сунул руки в карманы, рассматривая его снова.
- Никто его не узнает, - сказал он. И почему-то я не сомневался, что так и будет, осматривай его перед скачками хоть тот, кто пас его тогда… Тот мексиканец, может быть… Который бил его, наверное, – Густав обнаружил на лоснящихся боках следы от кнута и ходил мрачнее тучи несколько дней. «Правильно ты врезал ему, мерзавцу!» – приговаривал он, лаская Чертенка. Густав утверждал, что Чертенок – потомок дедовых лошадей.
***
- Густ, ты им веришь? – спросил я. Глупо было спрашивать, я знал ответ, но не мог удержаться. Меня распирало, а Густ молчал, погруженный в раздумье.
- Я верю, что им нужна наша помощь… - Он растянулся на своей кровати, а я сидел на соседней, беспокойно теребя подол рубашки.
- А если они как сядут на Чертенка, так и ускачут к его матери?
- Ооо, - усмехнулся Густав, - как ты закрутил! К чертовой матери, говоришь? Нет, я не думаю, что они его уведут.
- Густ, - я безнадежно вздохнул, - когда-нибудь твоя доброта тебя погубит!
- Я просто верю, что каждый имеет право быть честным, - Густав пожал плечами.
- Я надеюсь, они им воспользуются.
- Да, - сказал Густав, - я им верю. Я думаю, они не просто хотят вернуть несколько реликвий потомкам тех, кому они были дороги… У них на уме что-то большее…
- Откуда ты знаешь?
- Ну… - Густав зевнул, - слишком сложные способы они выбирают. Они подчеркивают бескорыстие своих намерений… Мне кажется, они что-то хотят сказать этим… И, надеюсь, они расскажут нам все, как обещал Билл.
- А с чего им открывать свои планы? Особенно если, как ты сказал, они такие грандиозные?
- В этом-то все и дело, - сказал Густав, - большие планы требуют большого количества участников. Многие, те, кто, так сказать, пострадал от них, невольно уже в команде… Но им нужен кто-то и на их стороне…
- Думаешь, мы им нужны сами? А не только Чертенок?
- Может быть… Не зря же Билл сначала говорил с тобой.
- Пффф, - фыркнул я, - ложась и отворачиваясь к стене, - вдруг он тебя испугался. Или просто хотел меня подразнить… Они, как ты заметил, любят дразнить.
Я услышал странные звуки и обернулся. Густав смеялся, накрыв голову одеялом. Я подождал, пока его лицо не покажется снова, ярко-красное на фоне белой ткани. Румянец виднелся даже между светлых волос на макушке.
- Испугались меня, - Густав все еще посмеивался, - конечно Билл не упустит случая подразнить – такой у него характер, как видно… Но он никого не боится. Смотри: они не испугались ни представителей власти, ни бессердечных и бессовестных убийц бизонов, с чего они будут бояться одного (или даже двух) мирных парней?
Я молчал.
- Так что, - продолжал Густав, - мы им нужны. Для компании. Ладно, я сейчас отрублюсь уже. Все сами узнаем. Хватит гадать, цыганка!
Я возмущенно фыркнул, но ничего не сказал. Густав был прав.
Я накрылся одеялом с головой, оставив маленькую щелочку, стараясь отогнать беспокойные мысли. Это мне сделать удалось. Но выбросить наших новых знакомых из головы совсем не получилось. Потому что Билла не так-то просто было забыть, как я понял.
Я видел в темноте его черные бархатные глаза и белозубую улыбку на загорелом лице в обрамлении гладких черных волос, чувствовал его руки на своих. Мой младший приятель – и это был не Густ – встал, распрямившись во всю длину. Я перевернулся на спину, вспоминая, как Билл лежал на мне. Его гладкий живот под задравшейся жилеткой, прижавшийся к моей разгоряченной коже… Его-то кожа была не то что не горячей, а даже прохладной. И гладкой. Бархатистой… Такая, наверное, у девушек… Мне очень хотелось погладить его щеку, ощутить, так ли это, почувствовать подушечками пальцев короткие пушистые волоски и кожу губ, наверное гладкую, мокрую, теплую… И может быть даже… не рукой… а…
Но рукой я все же воспользовался. Я надеялся, что Густав уже спал и не слышал моей возни и стонов. Никогда я еще не делал этого так громко.
Я вспомнил его руки, длинные сильные пальцы. Гладкие… на мне… Если бы это была не моя шершавая ладонь… Билл…
Билл. Не белый, не индеец. Не парень, не девушка. Не взрослый, не ребенок. Не человек, но и не божество. Билл.